13.5 ПОЛИСПАСТ
Отец справился с ручником сам.
Очищая от дворовой пыли, по лицу Михейши проползли две солёные, по-детски прозрачные струйки, обещая при продолжении немилостивого отношении родственников залить их в отместку разливанным потопом.
– Что за дождь, а тучек нету! – испугался папа, глянув в небо, где мерцали увлажнённые глаза новоявленного Перуна.
Дед Федот с Перуна перетрусил немеряно, и со страху возмездия позволил Михейше крутануть локотник[1] полиспаста.
Михейша без краг[2] и очков вращать ручку отказался напрочь.
Поверили! Всем известно, что без очков и перчаток ни одно серьёзное шофёрское дело не творится. Дали всё, что было истребовано.
Экипированный по-правильному Михейша крутанул ручку механического прибора. Верёвки подобрались, вытянулись в струнку, кол чуть-чуть дрогнул и стал острыми гранями взрезать дёрн, норовя выскочить и побить задние стёкла авто.
– Погодь-ка.
Игорь Федотович подошёл к поленнице и снял с верха небольшой сосновый чурбак без коры. Шустро и несообразно приписываемой ему родственниками медлительности, словно нелюбящий детей папа Карло он нанёс полену три дерзких, колющих удара топором. В сторону полетели отломки.
– Пиноккио с такого полена родился бы калекой, – подумал Михейша, съёжившись. По телу его поползли мурашки. Он представил, будто на месте Пиноккио был он сам, и скорым, непроизвольным движением коснулся своего носа. Нос был на месте, и Михейша тотчас успокоился.
Из полена получился клин. Отец присоединил его к колу и отоварил штатную единицу с добавкой обухом.
– Бум! – охнул Пиноккио деревянным голосом.
– Бом! – звякнул металлический сосед.
– Крути его! – сказал Папа Карло, подразумевая застывший в обмякнутом виде бездельник полиспаст.
– Давайте, давайте! – угрюмо командовал дед Федот. – Хватит время за хвост тягать.
Михейша встрепенулся, напрягся и возобновил кручение рукояткой. На этот раз ему пришлось налечь всем телом.
И, о диво! О, чудо-юдное! Автомобиль сначала медленно тронулся с места, а потом и вовсе спокойно, без излишней спешки пополз к растерянному мальчику.
– Ура!
Брови, если уместно таким образом назвать молодую светловолосую поросль над Михейшиными веками, от удивления поднялись вверх. Очки соскользнули, не обнаружив на лбу кустистой растительности, и упали на траву двора!
А дальше известно: на дворе трава, на траве дрова, коли дрова, смеши курей двора.
Было ещё что-то про колена, поленницу и дрын, но этого Михейша уже не помнит.
Эту весёлую забаву-скороговорку внедрила в детский обиход бабушка Авдотья. Тут она пришлась весьма кстати.
Куры, утки, гуси, гуляющие по двору и даже Мица, привязанная к ограде, смеялись навзрыд, каждый на своём языке.
Вразвалку подошёл Балбес – отец Хвоста, а потом на общий интерес подлип Шишок Первый.
Один со всех сторон и по всей длине обнюхал повисший в воздухе полиспаст и, приняв натянутые верёвки за балеринский станок, приподнялся на цыпочках и задрал ногу.
Другой попробовал зубами крепкость троса и, почуяв невкусность, стал возмущённо загребать и жевать невытоптанный копотливыми горе-мастерами клочок скороговорки («траву двора»).
За такое неблаговидное отношение к серьёзному прибору любопытные домашние животных заработали по крепкому тычку берёзовым перемерком, нагло торчащим из поленницы, будто специальный инструмент для экзекуторских упражнений Федота Ивановича.
– Ещё тут вас Макар не пас.
В минуты расстройства в Федоте Ивановиче просыпался волшебно-державинский дар рифмоплётства.
– Кшыть, человечества друзья, будто б жить без вас нельзя!
Михейша, подняв и заложив шофёрские глаза с кожаными обрамлениями в полосатые по-моряцки трусы, прицепленные за одну лямку и на единственную матросскую – с выпуклым якорем – пуговицу, принялся разглядывать главное внутреннее устройство полиспаста.
Колеса и колёсики там – все перепутаны и обмотаны верёвками. Что, зачем? Непонятно даже после дедушкиных объяснений об обыкновенных линейных рычагах, которые в данном случае были заменены колёсами и колёсиками разных диаметров. Разница в диаметрах, согласно дедовому объяснению, и являла собой круглый прототип линейных рычагов. Вместо точки опоры тут применена ось. Комбинация переходов верёвки с одного колеса на другое как раз и составляла чародейный множитель силы.
– Молодец, – скупо прозвучала чья-то похвала, сдобренная зрительскими аплодисментами. Кажется, то были мама с бабушкой.
– Вот видишь, какой ты здоровый парень, – смеялся отец.
– Илья Муромец, – не меньше, – уточнил дед, – забодал прутиком Соловья[3]. – И, не медля ни секунды, принялся колдовать с машиной.
Михейша сражён наповал железо-верёвочным фокусником, придавшим его рукам невиданную мощь.
Познание волшебного свойства полиспаста позволило Михейше в ближайшем последствии доставлять физическое и умственное наслаждение не только сверстникам и прочим малолетним друзьям, но также дурачить старших по улице Бернандини и её проулочным окрестностям.
Со старшеклассниками – Ленкиными сопливыми любовниками и прыщеватыми ухажёрами, даже не будучи тогда учеником, Михейша по очереди заключал пари и, не сомневаясь ни грамма в победе, выигрывал.
Ставкой в спорах были шоколадки, обёртки от совместно съеденных конфет, нужные в хозяйстве железки, гвоздики и проволочки. Так составлялась первая Михейшина коллекция редкостей.
Михейша на полиспасте безмерно разбогател и стал знаменитым в радиусе трёх вёрст.
– Ленка, брат-то твой – прохиндей энд жулик!
– Не спорьте, если не уверены в победе.
– Это у него лимонно-серебряные Торкуновские обёртки от сладких по-шоколадному свинячьих трюфелей?
– Эге.
– Это тот самый шкет Михейша, что может одной рукой двигать авто?
– Тот самый. С ним лучше дружить и меняться по честности.
Малолетние враги стали обходить Михейшин дом стороной.
Спасибо деду Федоту.
– Дедушка Федот – это самый своеобразный человек в мире, – не без основания считал Михейша.
– Ума у деда – палата, руки червонного золота и растут откуда надо, а сердитость чисто напускная. Да же, папаня?
– Как отметим сей благородственнейший фактус? – поинтересовался как-то обиженный отец.
Он тоже претендовал на Михейшино уважение.
– Вырасту – поставлю во дворе позолоченный памятник Деду Федоту. Величиной будет до самого флюгера, – заявил Михейша, – а то и выше.
Папа сник духом.
Петушок, с горным молотком под левой мышкой и с инженерными круглогубцами в гордо поднятом крыле, сидел на жёрдочке специально созданной для него проживальной трубной башенки. Башенка возвышалась над трубой вершков на тридцать. Увлечённый танцевальными выкрутасами кухонного дыма и весёлыми голубиными играми, петушок поскрипывал шарниром и уворачивался от норда не всегда правильно, потому с воздвижением святаго памятника великому Федоту ростом выше себя спорить не стал.
Может, так бы и вышло. Может, Михейша Игоревич с помощью папы Игоря Федотовича так бы и сделал, если бы не последующая революция и череда войн, поломавших все радужные семейные планы.
(продолжение следует) fрэндить